Хозяин, однако, не стушевался.

– В наши дни чего только не бывает, – философски заметил он.

– Не так уж много всего и бывает в наши дни. Загляните в учебники истории, и вы легко убедитесь, что нам достались еще относительно спокойные времена.

– Благодарю покорно, мне и этих времен за глаза хватает.

– Мне тоже. Но чем-то же надо себя утешить. Так вы сказали, двадцать седьмой?

– Так точно, месье.

Равич постучал. Никто не ответил. Он постучал снова и на сей раз едва расслышал что-то невнятное. Отворив дверь, он сразу увидел женщину. Та сидела на кровати, что нелепо громоздилась поперек комнаты у торцевой стены, и когда он вошел, медленно подняла глаза. Здесь, в гостиничном номере, странно было видеть на ней все тот же синий костюм, в котором Равич встретил ее в первый вечер. Застань он ее распустехой, валяющейся в замызганном домашнем халате, – и то вид был бы не такой неприкаянный. Но в этом костюме, одетая невесть для чего и кого, просто по привычке, утратившей для нее всякий смысл, она выглядела столь безутешно, что у Равича от жалости дрогнуло сердце. Ему ли не знать этой тоски – он-то сотни людей перевидал вот в такой же безнадежной позе, несчастных эмигрантов, заброшенных жизнью на чужбину из чужбин. Крохотный островок среди безбрежности бытия – они сидели вот так же и так же не знали, как быть и что делать, и лишь сила привычки еще как-то удерживала их на плаву.

Он прикрыл за собой дверь.

– Надеюсь, не помешал? – спросил он и тут же ощутил всю бессмысленность своего вопроса. Кто и что может ей сейчас помешать? Мешать-то уже считай что некому.

Он положил шляпу на стул.

– Удалось все уладить? – спросил он.

– Да. Не так уж и много было хлопот.

– И все без осложнений?

– Вроде да.

Равич сел в единственное имевшееся в номере кресло. Пружины заскрипели, и он почувствовал, что одна из них сломана.

– Вы куда-то уходите? – спросил он.

– Да. Когда-нибудь. Позже. Никуда особенно, так. Что еще остается?

– Да ничего. Это правильно на первых порах. У вас нет знакомых в Париже?

– Нет.

– Никого?

Женщина тяжело подняла голову.

– Никого. Кроме вас, хозяина, официанта и горничной. – Она мучительно улыбнулась. – Не много, правда?

– Не очень. А что, разве у… – Он пытался припомнить фамилию умершего, но не смог. Забыл.

– Нет, – угадала его вопрос женщина. – У Рашинского не было знакомых в Париже. Или я их не видела. Мы только приехали, и он сразу заболел.

Равич не собирался долго засиживаться. Но сейчас, увидев ее вот такой, он передумал.

– Вы уже ужинали?

– Нет. Да мне и не хочется.

– А вообще сегодня что-нибудь ели?

– Да. Обедала. Днем это как-то проще. Но вечером…

Равич огляделся. Небольшая комната казалась голой, от гостиничных стен веяло ноябрем и безнадегой.

– Самое время вам отсюда выбраться, – сказал он. – Пойдемте. Сходим куда-нибудь поужинать.

Он ожидал, что женщина станет возражать. Столько унылого безразличия было во всем ее облике, что казалось, ей эту хандру уже нипочем с себя не стряхнуть. Однако она тотчас же встала и потянулась за плащом.

– Это не подойдет, – сказал он. – Слишком легкий. Потеплее ничего нет? На улице холодно.

– Так ведь дождь был…

– Он и сейчас не кончился. Но все равно холодно. Другого у вас ничего нет? Пальто потеплее или, на худой конец, свитера?

– Да, свитер есть.

Она подошла к чемодану, что побольше. Только тут Равич заметил, что она так почти ничего и не распаковала. Сейчас она извлекла из чемодана черный свитер, сняла жакет, свитер надела. У нее оказались неожиданно ладные, стройные плечи. Прихватив берет, она надела жакет и плащ.

– Так лучше?

– Гораздо лучше.

Они спустились вниз. Хозяина на месте не было. Вместо него за стойкой под доской с ключами сидел консьерж. Он разбирал письма и вонял чесноком. Рядом сидела пятнистая кошка и не сводила с него зеленых глаз.

– Ну что, по-прежнему есть не хочется? – спросил Равич, когда они вышли на улицу.

– Не знаю. Разве что немного…

Равич уже подзывал такси.

– Хорошо. Тогда поедем в «Прекрасную Аврору». Там можно перекусить по-быстрому…

Народу в «Прекрасной Авроре» оказалось немного. Было уже довольно поздно. Они отыскали столик в верхнем зале, узком, с низким потолком. Кроме них, тут была еще только одна пара, устроившаяся у окна полакомиться сыром, да одинокий мужчина, перед которым громоздилась целая гора устриц. Подошел официант, окинул придирчивым взором клетчатую скатерть и решил все-таки ее сменить.

– Две водки, – заказал Равич. – Холодной. Мы здесь выпьем и попробуем разных закусок, – объяснил он своей спутнице. – По-моему, это как раз то, что вам сейчас нужно. «Прекрасная Аврора» специализируется на закусках. Кроме закусок, тут почти ничего и не поешь. Во всяком случае, дальше закусок тут обычно мало кто способен продвинуться. Их тут уйма, на любой вкус, что холодные, что горячие, и все очень хороши. Так что давайте пробовать.

Официант принес водку и достал блокнотик записывать.

– Графин розового, – сказал Равич. – Анжуйское есть?

– Анжуйское разливное, розовое, так точно, сударь.

– Хорошо. Большой графин, на льду. И закуски.

Официант удалился. В дверях он едва не столкнулся с женщиной в красной шляпке с пером, – та стремительно взбегала по лестнице. Отодвинув официанта в сторону, она направилась прямиком к мужчине с устрицами.

– Альберт! – начала она. – Ну ты же и свинья…

– Тсс! – зашикал на нее Альберт, испуганно озираясь.

– Никаких «тсс»! – С этими словами женщина шмякнула мокрый зонт поперек стола и решительно уселась напротив. Альберт, похоже, был не слишком удивлен.

– Chérie! [9]  – начал он и продолжил уже шепотом.

Равич улыбнулся, поднимая бокал.

– Для начала выпьем-ка это до дна. Salute [10] .

– Salute, – ответила Жоан Маду и выпила свой бокал.

Закуски здесь развозили на специальных столиках-тележках.

– Что желаете? – Равич взглянул на женщину. – Думаю, будет проще, если для начала я сам вам что-нибудь подберу. – Он наполнил тарелку и передал ей. – Если что-то не понравится, ничего страшного. Сейчас еще другие тележки подвезут. И это только начало.

Набрав и себе полную тарелку, он принялся за еду, стараясь не смущать женщину чрезмерной заботливостью. Но вдруг, даже не глядя, почувствовал: она тоже ест. Он очистил лангустину и протянул ей.

– Попробуйте-ка! Это нежнее лангустов. А теперь немного здешнего фирменного паштета. С белым хлебом, вот с этой хрустящей корочкой. Что ж, совсем неплохо. И к этому глоток вина. Легкого, терпкого, холодненького…

– Вам со мной столько хлопот, – проговорила женщина.

– Ну да, в роли официанта. – Равич рассмеялся.

– Нет. Но вам со мной правда столько хлопот.

– Не люблю есть один. Вот и все. Как и вы.

– Из меня напарник неважный.

– Отчего же? – возразил Равич. – По части еды – вполне. По части еды вы напарник превосходный. Терпеть не могу болтунов. А уж горлопанов и подавно.

Он глянул на Альберта. Пристукивая в такт по столу зонтиком, красная шляпка более чем внятно объясняла бедняге, почему он такая скотина. Альберт выслушивал ее терпеливо и, похоже, без особых переживаний.

Жоан Маду мельком улыбнулась:

– Я так не могу.

– А вон и очередная тележка с провизией. Навалимся сразу или сперва по сигаретке?

– Лучше сперва по сигаретке.

– Отлично. У меня сегодня даже не солдатские, не с черным табаком.

Он поднес ей огня. Откинувшись на спинку стула, Жоан глубоко затянулась. Потом посмотрела Равичу прямо в глаза.

– До чего же хорошо вот так посидеть, – проговорила она, и на секунду ему показалось, что она вот-вот разрыдается.